Война мертвых - Страница 20

– С тобой все ясно, – насмешливо произнесла она.

Что-то мгновенно изменилось. Описать это словами было невозможно, просто волшебная тишина впиталась в стены, воздух стал прозрачней и жиже, а свет – резче.

Марта села на кровать и кратко его чмокнула – с таким умилением, точно это был резиновый зайчишка.

– Раздевайся, чего стоишь? – буднично сказала она и, закинув ногу на ногу, взялась за обувь.

Тихон не мог и шевельнуться, ему казалось, что как только он сделает первое движение, остатки тягучей сладкой сказки тотчас растворятся.

Марта разулась, и поставив ботинки на пол, приступила к застежкам на рубахе.

Ощущение утраченной тайны понемногу возвращалось. Чем выше поднимались ее пальцы, тем большее волнение овладевало Тихоном – вот сейчас она расстегнет верхнюю кнопку, и ему откроется что-то такое…

Марта сняла рубаху, затем деловито ее свернула и положила к ботинкам. Если б она сделала это чуть медленнее… А так получалось, что Тихон для нее вроде той женщины в белом халате, которой можно показывать все, что угодно, и при этом ничего не чувствовать.

Она на мгновение замерла и, подняв голову, поймала его одурелый взор.

– Нравится?

Да, ему нравилось. У Марты была большая налитая грудь, слегка – самую малость – свешивавшаяся от тяжести. Она сильно отличалась от бесполых, невыразительных холмиков, что вольно или невольно Тихон видел у сверстниц, но главное, она не была запретна. Даже ее изображение заставляло Тихона переживать, теперь же он мог не просто любоваться, но и делать с ней то, о чем так исступленно мечтал.

От мысли, что он до нее дотронется, у Тихона закружилась голова. Он будет ее гладить, прямо сейчас – столько, сколько захочет, и Марта не станет возражать.

– Ну, что же ты? – шепнула она, снова прикасаясь к нему ласковыми пальцами.

Тихон согнул окаменевшую руку и потянулся к ее груди. Кожа у Марты была смугловатая, как от умеренного загара, тем соблазнительней выглядели родинки возле большого темного круга с напряженной горошиной посередине. Тихон собрался с духом и прижал ладонь к соску – он оказался гораздо тверже и горячее, чем Тихон представлял. От этого неожиданного и счастливого открытия в голове что-то лопнуло и мгновенно разлилось по всему телу. Он на миг захлебнулся медовым блаженством – стены с потолком искривились, а пол заходил ходуном так, что Тихон еле удержался на ногах.

– На ужин морковное пюре, – нервно хохотнула Марта.

Он не сразу понял, что произошло.

Марта вытерла руку о кровать и начала одеваться.

– Вот ведь, связалась, – раздраженно бросила она. – Не пялься, милый мальчик, на тетеньку, лучше иди помойся. Нет, сначала выпусти меня отсюда.

Марта ушла так быстро и бесследно, словно ее здесь и не было. О позоре напоминал только валявшийся ремень и расстегнутые штаны – в них пульсировало, стыдливо сжимаясь, то, что Тихон успел возненавидеть. Он с укором разглядывал ненужный орган, раз и навсегда испоганивший ему жизнь. Марта никогда его к себе не подпустит, и тем ужасней то, что он уже изведал ее тепло, ее умелое внимание – пусть даже и в такой форме, но это было дороже, чем доступные объятия Алены и ее подруг, которых он всегда сторонился.

Если бы ничего не было, со жгучей тоской подумал Тихон. Если б она не затевала этой торопливой страсти.

Он не мог взять в толк, почему она обошлась с ним так жестоко. Тихон знал – не из практики, а из какого-то наследственного опыта, – стоило чуть-чуть подождать, и у него бы получилось. Через несколько минут он пришел бы в себя и тогда сделал бы ей все – все, что только она могла пожелать. А потом еще раз, и еще. Он молодой, сил у него много, и он быстро учится. Но Марта не захотела дать ему второй попытки, как будто он намеренно ее оскорбил. Как будто она приходила лишь за тем, чтобы его растоптать и продемонстрировать ему, насколько он беспомощен.

Жить дальше с этой язвой в душе было невыносимо, и он бешено заметался по кубрику в поисках чего-нибудь такого, что помогло бы прекратить его муку.

Он дважды залетал в санблок, но ничего подходящего там не нашлось. Почему в Школе не выдают личное оружие?! Можно было разбить экран и получить хороший острый осколок, но, стукнув кулаком по белому стеклу, Тихон заранее сдался.

Пробегая по комнате в двадцатый раз, он неожиданно споткнулся о ремень и сразу успокоился. Вот оно. Тихон задрал голову, изучая потолок, но приладить петлю было некуда.

– Не выйдет, – сказал за спиной лейтенант.

Створ поднялся еще не до конца, поэтому чтобы войти, ему пришлось немного пригнуться.

– На пряжке стоит ограничитель, дальше талии пояс не затянется. Дай-ка, – он взял ремень и повернул его внутренней стороной вверх. – Здесь есть острая кромка, и умные люди предпочитают вскрывать вены. Это лучше, чем задыхаться.

– Ты что, пробовал?

Лейтенант молча вернул пояс и испытующе посмотрел на Тихона.

– Рискнешь?

– Не знаю, – потерянно произнес он. – Что мне делать?

– Для начала задрай переборку, а то шланг простудишь.

Воспитатели в Лагере так не говорили. Пенис они именовали пенисом, и никак иначе. Это воспитанники, соревнуясь в изобретательности, выдумывали для своих любимцев разные эпитеты, но все они оказывались неудачными. А «шланг» Тихону понравился. В этом не было позерства и желания преувеличить его размеры или значение. Так его называют между собой взрослые мужики, которые не пудрят друг другу мозги всякими фантастическими историями. Просто потому, что они себя уважают.

– Успокаивать тебя я не буду, – сказал Игорь. – Переживи это сам. Так надо.